Калейдоскоп / #82 / mariarad

Седовласый бродяга бросил мимоходом пригоршню камней в витраж, и посыпались, зазвенели разноцветные осколки моего детства по нехоженым тропкам и широким дорогам, подергиваясь пыльным налетом и теряясь среди песка и мусора.

Наткнешься порой на заветную стекляшку, протрешь полой рубахи и с нежностью любуешься очередной полузабытой картинкой. Вот раскинулось перед тобой озеро до горизонта, а ты такой ничтожно маленький сидишь среди искореженных оголенных ветром корней гигантских елей и с важным видом складываешь пирамидку из обласканных водой кусочков гравия. Ветер кружит, слепит и с легкостью сдувает творение, но ты снова и снова, с завидным упорством продолжаешь «игру».

Или идешь ранней весной с отцом на лыжах по тайге и вдруг в просвете между деревьев возникает пурпурное пятно. Что это? Кровь? Наверное, волки задрали лося. Но нет, то светятся бордово-красным яркие цветы багульника на еще голых ветвях и отсветы прыгают на не сошедших до сих пор ослепительно белых сугробах.

В конце апреля нужно обязательно забраться на холмик или невысокую скалу. И тогда, о чудо, ты обязательно находишь лиловый пушистый подснежник в капельках росы – первый признак пробуждающейся жизни после такой суровой и долгой зимы.

Иногда, как вспышки, возникают мысли о так и не накормленной омулем собаке и горечь оттого, что мы могли забыть нашего курчавого черного пса на привале. Мы вспомнили о пуделе уже в дороге и выискали через окуляры бинокля сиротливую фигуру в позе «суслика» с развевающимися длинными ушами. Невозможно выбросить из памяти молчаливый укор пронзительно умных глаз: «Вы меня предали».

Поездка по Байкалу на ветхом пароходике «Фарватер». Рулевое колесо в потных ладошках, резкий крен к берегу и запоздалый испуг запыхавшегося помощника капитана, спешившего перехватить управление из рук самонадеянного юнца.

Сероводородные ванны в бухте «Змеиная», где у наших смеющихся лиц ползали немного страшные ужи и прыгали лягушки. Запах ада вкупе с неудержимой молодостью заставлял визжать от восторга и танцевать на валунах.

Самое вкусное лакомство – жестяная банка советской перловой каши, открытая топором и съеденная где-то очень недалеко от верхушки громадной лиственницы. До сих пор не могу пройти спокойно мимо таких консервов.

Переминающийся с ноги на ногу тридцатилетний сын охотника, никак не решающийся зайти в сруб. «Почему ты не входишь в дом? Ведь мы все так устали за сегодня» - удивляются заезжие гости. «Мой отец меня еще не пригласил» - достойный ответ, полный послушания и смирения.

Порой встают перед глазами случайные кадры, которые как стеклышки в калейдоскопе складываются в диковинные теперь узоры: прыгающая малявка, пойманная на удочку-дергалку – первая рыбалка, луч закатного солнца, пробивающийся сквозь налитые колосья овса – поездка за земляникой, трехлитровая корзина полная поганок и мама, терпеливо их перетряхивающая в поисках хоть одного хорошего – сбор грибов.

Вот так и бредешь своей дорогой, все еще надеясь обрести потерянный рай, а нет-нет наткнешься на цветной кусочек из витража – поднимешь осторожно и в котомку его. А вдруг пригодится?