Это поправимо

Снова чёртова предсказуемая боль. Растекалась, взрываясь и пульсируя фейерверками, всполохи которых перемежались с неистовыми матами. В исступлении, граничащем с отчаянием, Валик прыгал на одной ноге, выдавая двух- и трёхэтажные и пытаясь вспомнить, где эта долбаная аптечка. Он ведь всегда был осторожен, знал и строго соблюдал правила игры. Не помогло, опять. Чёрт его дёрнул пройти по касательной с ножкой комода!

Друзья предупреждали не играть с огнём. Мягкая защита на мебельных ножках — что за жалкие полумеры для слабаков? Ощущения при движении по обклеенной и девственно-чистой квартире не сравнить — о чём тут спорить? И, конечно, эта ходьба по острию закончилась плачевно. Неосторожность всегда обходится дорого. И вот он, почти двухметровый мужчина чуть за тридцать, бьётся в агонии, павший под натиском ноющей боли в мизинце правой ноги. А ведь он только успел прийти в себя после предыдущего эпизода. Больше никогда.

Нервно прыгая в полумраке коридора на одной ноге, опираясь на стену, Валик вспомнил, что лидокаин и успокоительное в прошлый раз оставлял в гостиной. Резко развернулся и напоролся тем же мизинцем на ножку обувной тумбы. Как специально, бл, она там стояла! И ведь сам её туда передвинул, когда споткнулся об эту чёртову ножку в прошлый раз. Палец заныл так, как не ныл и сам Валик. В гостиную он ворвался уже в ярости, от которой на мгновение даже перестал хромать.

Обработав палец аэрозолем, плеснул себе сто, а затем и все двести успокоительного коньячку, опрокинул, и решение пришло. Так дальше продолжаться не может. И не будет. Сколько ещё он должен ходить на цыпочках по собственной квартире перед этими чёртовыми мебельными ножками, порожками, углами, которые так и бросаются под ноги одни за другими?

Валик нервно постукивал большим пальцем правой руки по подлокотнику дивана, на котором сидел. Взгляд застыл на одной точке стены. Мысли змеиным клубком вились вокруг очевидного: «‎Углы и ножки причиняют боль. Это поправимо».

Через пару минут такси уже сигналило под окном. Валик, шумно дыша и матерясь вполголоса, кое-как обулся и похромал вниз.

— В клинику «Любой каприз», — скомандовал он.

Попытка номер раз

— Что-что вам сюда немедленно подать, простите? — миловидная девушка за стойкой ресепшн хлопала неестественно длинными ресницами учтиво-недоумённо. Так часто, что от этих взмахов рябило в глазах и почти ощущалось дуновение.

— Инвалидное кресло, девушка, — раздражённо повторил Валик, — я записан к Соколовскому на сейчас, в кабинет поеду в коляске. Повсюду эти острые углы, стулья, стойка эта ещё ваша. Мне нужна каталка, — раздражённо добавил он, опираясь руками на передний модуль стойки и наклоняясь вперёд, чтобы не приближаться к её углам.

— Не заставляйте пациента ждать, Инночка, — пробасил пухлый хирург, выглянувший в коридор, — человек записан, договаривались. Везите коляску.

— Но предварительный визуальный осмотр не показал необходимости, Александр Виктрч… — начала было оправдываться барышня.

— Везите. Буду у себя, — мягко скомандовал Соколовский и скрылся за белой полупрозрачной дверью кабинета.

Девушка, расстроенно хмыкнув, вспорхнула и скрылась за углом. Когда спустя пару минут она вернулась с инвалидным креслом, Валик смерил её победным взглядом и уселся в каталку. В кабинет въехал в сопровождении провинившейся барышни по-царски, с высоко поднятой головой. И до того высоко она была поднята, что неминуемая встреча мизинца уже левой ноги с дверным косяком прошла незаметно, но очень ощутимо.

Валик орал так и такое, что Инна с ресепшена вылетела из кабинета в слезах.

— Вы только взгляните на эти цвета, господин Соколовский! — шипел Валик, пока доктор осматривал пострадавшие пальцы. — Один мизинец багровый, если не сказать пурпурный. А второй, которым я приложился дважды сегодня утром, уже чёрный! Я ехал к вам с твёрдым намерением ампутировать мизинцы на обеих ногах, но криворукость вашей Инны раскрыла мне глаза и теперь я вижу: этого недостаточно.

Глаза Соколовского в силу многолетнего стажа в том числе и по части общения с придурками разной степени убеждённости, округлились довольно сдержанно:

— Давайте сначала рентген, а там уж…

— Нет! Мне нужна ампутация обеих ног, дальше жить вот так я не могу — это причиняет мне постоянную боль. Я устал бояться, док, понимаешь? Выходить на улицу, идти в соседнюю комнату, вставать с кровати — боль ждёт меня везде, куда бы ни ступала моя нога. Дверные косяки, мебельные ножки, острые углы… Всё здесь причиняет боль. Любой шаг может закончиться ею, в каждую секунду. К этому невозможно подготовиться. Я больше не хочу испытывать это, понимаете? Я устал.

Соколовский помрачнел, его благодушный настрой заметно поистрепался. А Валик, не глядя на врача, продолжал:

— Каждый раз я думаю: больше никогда. Чтоб я ещё раз встал с кровати, ещё раз прошёл по коридору без задней мысли, как будто этих острых углов не существует… Но я сдаюсь и иду, и всё повторяется. Каждый раз она приходит снова, каждый чёртов раз. Родные, друзья всё твердят мне: «Валентин, ну, однажды не повезло, но это не значит, что больно будет вечно и снова. Другие же как-то живут, ходят. Вставай, идём!» А я не хочу. Задолбало. Я устал чувствовать боль, помогите мне. Я думал об этом и раньше, но не был готов — не хватало духу. Сейчас чувствую: время пришло. Когда возможна операция?

Стремительная динамика разговора весьма озадачила Соколовского. Здесь ему всё было ясно. Но под давлением вопросительного, требовательного взгляда Валика доктор решил смягчить ситуацию, начав с компромисса. Сначала посетить психотерапевта, а уж потом, если тот даст добро, вернуться для подробного обсуждения.

— Вы поймите, здоровые ноги мы не ампутируем, это нонсенс, молодой человек. Повреждений, требующих таких радикальных мер, я не обнаружил. Один мизинец сломан, да, но всё срастётся, как и в предыдущие разы. Без консультации психотерапевта-психиатра никак нельзя.

— Я заплачу вдвойне, за каждую из ног. Мне нужны не слова, а помощь, понимаете?

— Это я вижу, — дипломатично подытожил врач, вставая и поправляя тесноватый халат. — Но сначала психиатр, он ждёт вас в соседнем кабинете. Я договорился, ещё когда вы звонили. Идёмте, — здесь он осёкся, поймав на себе раздражённый взгляд снизу, и быстро сориентировался, уважительно обходя коляску и открывая дверь. — Прошу извинить… Нам в четырнадцатый кабинет, следуйте за мной.

Консультация психиатра ожидаемо не дала результата, который устроил бы Валика. В этой стране даже за деньги ноги не режут, черти! Всё мямлят о необходимости побыть в терапии и пройти курс, «от которого вам точно станет легче». Таблетки успокоят, да. Но углы останутся острыми по-прежнему.

«Да, ты продолжишь испытывать боль, но тебе будет похер. Какие проблемы, да? Дебилы!» Хорошо хоть инвалидную коляску продали и с сотрудниками медицинского такси пререкаться не пришлось — довезли прямо в ней. Остаётся переоборудовать квартиру, отписать начальству о переходе на удалёнку, сообщить родным. И вышвырнуть обувную тумбу к херам. На этой мысли он даже едва заметно улыбнулся.

В машине Валик впервые за день, если не за последние полгода, испытал что-то отдалённо похожее на умиротворение — чувствовал себя в двойной броне: сидел в панцире коляски, которую обрамлял панцирь машины. Оба эти барьера надёжно защищали его от острых углов, которые ему мог предложить мир на тот момент. И от боли, как ему казалось. Впервые за много дней он облегчённо вздохнул, глядя в безучастную черноту за окном. Теперь всё будет иначе, он чувствовал это.

Первые проблемы начались уже у дома — Валик понял, что самостоятельно по пандусу на первый этаж ему никак не въехать и что в лифт коляска не проходит. И хоть фельдшеры доставили его на носилках по лестнице без проблем, это неприятное открытие омрачило вечер, напомнив, насколько не идеален этот мир и что просто ему не будет. Но это «Больше никогда» засело в его голове и давило намного сильнее каких-то бытовых условностей и неудобств. Переезд так переезд.

Попытки номер два, три и четыре

Но психиатру-психотерапевту ещё пару раз показаться пришлось — Соколовский названивал с напоминаниями, то прикрываясь, то грозя неизбежными проверками и какими-то обязательными бумажками. Досадный эпизод на пути к цели — Валик всегда шёл до конца. Эту ступень можно было смело перепрыгнуть за ненадобностью. Он её переехал.

***
— Полагаю, если вы доверитесь своему здравому смыслу и начнёте вставать с инвалидной коляски сначала для прогулок по комнате, а затем по квартире, со временем делать это станет проще. Давайте начнём с простого, — психиатр, очевидно, ничего не понимал в сути проблемы, и эта непробиваемость мелкого лысого докторишки, как и его активная жестикуляция, неимоверно бесили Валика.

— Вы, верно, издеваетесь? Довершившись вашему здравому смыслу в последний раз, я ударился об острый угол тем же самым мизинцем той же самой ноги и сломал его. Это полное безумие. Мой здравый смысл как раз и подсказывает мне перестать подвергать себя ненужным рискам. Каждую чёртову секунду.

— Это поправимо. Я понимаю, у вас за плечами травмирующий опыт, но нужно учиться доверять миру и, — он запнулся, — …мебели, которая вас окружает. И тогда, через некоторое время, при должной медикаментозной поддержке можно будет говорить уже о…

Закончить он не успел — Валик развернул коляску и гневно выехал из кабинета. Это был последний его визит в клинику. Хватит разговоров — пришло время действий. Валик покинул здание.

***
После череды вежливых, но однозначных отказов, полученных в нескольких клиниках, в том числе каких-то полуподпольных хирургических кабинетах, Валик сделал шаг назад, а потом два вперёд: сначала ударился в отчаянье, а затем в политику. Он создал Объединение «Больше никогда», пытаясь на законодательном уровне запретить острые углы и мебельные ножки.

В инвалидные кресла, кроме него самого, добровольно село только несколько идейных соратников, из приближённых. Других приходилось убеждать и вынуждать, дело шло медленно — мешали замшелые стереотипы. Что сказать, это было тупое стадо баранов, не желавшее осознавать простую истину: углы и мебельные ножки — вот настоящее зло. Но представители Объединения умели быть настойчивыми.

***
После очередного заседания Валик пил коньяк в гостиной. Опять бесконечное нытьё о том, кто и почему не может пересесть в инвалидное кресло окончательно. Пандусов по городу мало, проблемы с переоборудованием квартир, переходом на удалённый формат и ещё тысяча причин. А ведь на самом деле она одна — трусость. Слабаки. Готовы мириться с болью, лишь бы ничего не менять. Взгляд Валика медленно сверлил то колени, то стену напротив. Вздрогнув от звука входящего вызова, он сделал ещё один глоток и ответил, не отрывая взгляда от стены:

— Ну что?

— Игорев тоже соскочил, резать не рискнёт. Мне жаль. Скоро буду, — мужской голос, послышавшийся из динамика, силился звучать нейтрально.

Челюсти сжались. Взгляд, едва метнувшись к ножу, лежащему возле тарелки с нарезанным сыром, вернулся в исходную точку на стене. Левая нога медленно опустилась на ламинат. Прохладный. Глубокий вдох. Нет, придётся съездить на кухню за тесаком, этот кость не перебьёт. И бинт, нужен бинт.

С одним получилось сразу — обезболивающие творят чудеса. Удар, ещё удар — и проблема решена. Но от вида крови и пальца, валявшегося на кафеле отдельно от ноги, Валика начало неистово рвать. Неиссякаемые, казалось, потоки рвоты и слюны заливали ногу и мизинец, смешиваясь с кровью на полу. Руки дрожали, рвотные позывы накатывали один за другим, но его было уже не остановить.

Продолжая содрогаться от спазмов, Валик плеснул на рану коньяком из бутылки — обезболивающее и антисептик: «Два в одном, ёпт!» Наспех перевязал ногу и занялся вторым мизинцем. Тошнить неожиданно перестало — он слишком спешил. Чтобы не передумать, когда отпустит. Он знал, для чего делает это, и чувствовал: всё правильно.

***
— Ты чё творишь?! — мужчина под сорок, открывший дверь своим ключом, увидел Валика, сидящего на полу в луже крови у стены. Над коленом его правой ноги зияла рана. Кровь из неё хлестала стыдливо краснеющим гейзером, судя по размеру лужи, уже пару минут. Мужчина вскочил с инвалидного кресла, в два шага оказался рядом с Валиком и со словами «Ну ты и кретин!» начал судорожно перематывать это красное месиво бинтом, початая упаковка которого валялась рядом. По ране явно били ножом не один раз.

— Олег, я не смог. Я слабак, Олег.

— Заткнись! Скорую вызывай давай, ты артерию повредил, дебил! — не глядя на него, буркнул Олег, продолжая туго наматывать ленты бинта вокруг бедра Валика.

— Конечно, бл, я её повредил — я пытался от неё избавиться.

— Такое не делают в одиночку, кретин! Ножом? Ты серьёзно?! Чудо, что ты ещё не вырубился. А если бы я приехал минут на двадцать позже? Скорую вызывай!

— Нет! Нет, послушай, они не нужны. Ты же знаешь, что они начнут нести. Сделай это для меня, прошу, — вцепившись в руку друга горячо заговорил Валик.

Опешив, Олег бросил тяжёлый, испытующий взгляд и почти остановился, как будто сомневаясь. Но спустя мгновение продолжил перематывать ногу:

— Ещё и пил чтоль? Ты шутишь? Ты ж помрёшь от потери крови. Не двигайся, держи здесь! — добавил он, вставая и вытаскивая мобильный.

— Ты же знаешь, что я всё равно это сделаю, — много тише проговорил Валик, глядя перед собой.

— Знаю, но участвовать не буду. Я найду тебе хирурга, медсестру, фельдшера — кого-нибудь с медицинским. Но сам калечить тебя не стану. И тебе не позволю, один ты больше жить не будешь.

***
После того эпизода Валик пытался довести начатое до конца ещё пару раз. Найти вменяемого человека, согласного отрезать кому-то ноги, оказалось большой проблемой. Но в конце концов Олег убедил Валика, что для Объединения и настроений паствы лучше, чтобы ноги у лидера всё же были и что отсутствия мизинцев пока вполне достаточно — он был хорошим другом.

— Сам посуди, люди боятся резких перемен. Твой вид без ног оттолкнёт многих, кто согласится следовать за тобой сейчас — без настолько серьёзных ожиданий и тревожных, как ни крути, перспектив. Ведь если у лидера нет ног по идейным соображениям, очевидно, что последователям предписано стремиться к тому же. Пересесть в инвалидные кресла — достаточная для начала жертва. Прессинг лучше повышать постепенно, поверь.

Отчаяние Валика сменилось долгими раздумьями.

А завтра ещё этот чёртов Ботинков день, в который все парочки ходят в одинаковых ботинках, дарят друг другу ботинки, тематические сладости и прочую лабуду. Ещё они ходят по кафешкам и киношкам и смотрят идиотские фильмы. Конечно же, о ботинках. Они ходят! Вместо того чтобы ездить и подниматься по немногочисленным пандусам, как это делает Валик и остальные здравомыслящие люди. Сегодняшний день он выбрал для своего выступления не случайно.

***
— А вы, глупцы, живёте и ходите, как будто острых углов не существует. Маскируете их поролоновыми и силиконовыми накладками, как будто от этого дерево, металл и керамика перестанут быть острыми. Как будто ваши мизинцы никогда не чувствовали боли. Вспомните, вспомните! Сколько раз вы были преданы собственной мебелью, собственной комнатой. Наивные безумцы! Слепцы! Сколько ещё людей должно пострадать? — Валик сидел в своём кресле на сцене перед стадионом, полным людей. Толпа отзывалась на его слова звуками одобрения, благодатной почвой принимая семена лозунгов, которые сразу давали побеги.

— А ведь я тоже, бывало, ударялся мизинцем об угол тумбы. Реально больно, чел дело говорит, — обронил парень в серой толстовке, невольно замедляя шаг.

— Чё там? — переспросил его спутник, вытаскивая наушник.

— Пошли поржём, говорю. Вон человек в коляске распинается. Агитируют, наверное. Послушаем, чего хотят на этот раз.

Выход

— Я долго думал, братья и сёстры, и пришёл к неутешительным выводам. Мы обратили свой праведный гнев на невинные ноги, не сделавшие ничего дурного, ставшие жертвами истинного, скрытого зла. Мы боремся только с симптомами — острыми углами и ножками. Но я нашёл корень наших бед, настоящий враг обнаружен. Нужно ампутировать не ноги, страдающие от боли, а руки, делающие чертежи и создающие по ним мебель с острыми углами и ножками. Долой!

— До-лой, до-лой! — одобрительным эхом ответила ему толпа.

— Устремим же наши взоры в лицо недругу, изничтожим первопричину наших бед. Вперёд, друзья, к свершениям! — и Валик указал в сторону мебельной фабрики.

Толпа ринулась по заданному направлению, попутно круша автомобили и витрины магазинов. Через считанные минуты на площади остались только Валик, которого в сети теперь именовали не иначе как Светоч, и какой-то парнишка в серой толстовке. Их глаза встретились, и оба, похоже, были этому не очень рады.

— А ты что же не пошёл? — нарушил молчание Валик. — Не хочешь остановить бесчинства, причиняющие столько боли и страданий? Тебе это безразлично?

Парнишка смотрел без вызова, но уверенно, что очень раздражало.

— Чтобы остановить это, достаточно смотреть, куда идёшь.

Лицо Светоча сделалось каменным — серым и безэмоциональным. А парнишка продолжал:

—...или просто покупать себе мебель без острых углов. Разве нет?

Валик впился нервным взглядом в добродушное лицо парня, судорожно перебирая постулаты Объединения, которые этот в сером сейчас попирает. Ни один пока не подходил. Это поправимо.

В паре кварталов отсюда уже вовсю полыхала фабрика. Валик чувствовал: скоро мир сбросит оковы боли. Одни перестанут её испытывать, оставшись без ног, пусть для начала и просто сев в инвалидные коляски. Другие больше не смогут её причинять, лишившись рук. Мир без боли через боль. Идеально.

#1 564x705, jpeg 82.4 Kb 26602259